Идея Китая

Европейцам свойственно одновременно и недооценивать и переоценивать Китай. Они ждут стабильности там, где ее ждать не стоит, и не ожидают перемен там и тогда, когда они приходят. 

Современное изумление перед стремительным ростом Китая неожиданно только для мышления, которое со времен опиумных войн привыкло представлять Китай обреченным на пожизненную отсталость, страну, которой Запад всегда будет манипулировать по своему усмотрению. 

В китайской революции начала века европейцы увидели только анархию после окончательного падения империи, в создании двух Китаев, капиталистического Тайваня и коммунистической КНР – раздел сфер влияния двух атомных сверхдержав. Превращение Тайваня в "дракона" озадачило многих, а поворот КНР при Дэн Сяопине от коммунизма к капитализму с последующим стремительным ростом экономики и вовсе привел европейцев кого в ступор, кого в безудержный энтузиазм. А для Китая, это был не более чем очередной поворот в бесконечном вращении его культурного цикла – от конфуцианства к даосизму и назад. 

Сознание европейца опирается на категории, заданные греко-римской культурой и христианством. Сознание араба, даже светского, определено исламом. В Китае и его культурном ареале от Японии до Сингапура не так: в сознании китайца живет гибрид из принципов конфуцианства, буддизма и даосизма.

Этот синтез называется "цзяньтан" – "три учения" или "три доктрины", и именно цзяньтан может претендовать на то, чтобы называться чем-то вроде "китайской религии". Назвать его религией без оговорок никак нельзя: все три учения донельзя практичны и больше похожи на философские школы, чем на религии. Конфуцианство и даосизм создавались именно как философские школы, да и буддизм в его китайском исполнении также потерял большую часть трансцедентального заряда. Как и китайская кухня, где любое блюдо варится и жарится до полной потери сходства с исходным продуктом, так и буддизм, поварившись в китайском сознании, превратился в "чань" (в японском произношении, "дзэн"). 

"Три доктрины" были созданы в середине 1 тысячелетия до р.Хр., и приживались непросто. Первый китайский император Цинь Шихуан не только построил китайскую стену и знаменитую гробницу с терракотовыми воинами, но и похоронил заживо 460 конфуцианских мудрецов вместе с книгами. 

Даосы были сперва приближены ко двору, потому что император рассчитывал получить с их помощью "киноварную пилюлю бессмертия" и жить вечно. Судя по тому, что Цинь Шихуан все же умер, проклинаемый всей страной, но перед тем казнил и даосов, рецепт бессмертия так и остался то ли не раскрыт, то ли не использован. При сменившей династию Цинь династии Хань конфуцианство не только узаконили, но и сделали официальной государственной идеологией. Тогда же усилиями миссионеров правителя Канишки из соседней Кушанской империи (на территории нынешних Афганистана и Пакистана) Китай познакомился и с буддизмом. Окончательно "три доктрины" были узаконены в эпоху династии Тан (618-907). Эпоха Тан была временем непревзойденного расцвета китайской культуры, равного которому не было ни до, ни после. Императоры той поры устраивали регулярные придворные дебаты с участием лучших конфуцианских, даосских и буддистских мыслителей, которые и превратили философский синкретизм в стержень китайской культуры. 

Однако роль "доктрин" очень различна.

Конфуцианство – учение о стабильности и иерархии. Кун-цзы (Учитель Кун, в европейском прочтении Конфуций), учил, что добродетельный муж (чжуньцзы) – тот, кто следует законам, утвержденным Синим Небом (тянь) – вечным и безличным абсолютом. Добродетели чжуньцзы таковы: Сяо – почтительность к старшему, Ли – ритуал-дисциплина, Жун – верность, Жень – человеколюбие. 

Конфуций приводит диалог императора с отличившимся аристократом. "Проси любой награды – сказал император. – Разреши мне сделать себе украшения на гробницу, как у императора, - попросил аристократ. – Я дам тебе в награду половину казны, но не позволю сделать украшения, определенные не тому рангу, в котором ты был рожден – сказал император. – Ведь если я поступлю так, рухнет мироздание". Большая часть учения Конфуция - только оформление древней традиции. Представление о верховном законе Синего Неба и социальная система "цзунцзу" (закон общины), основанная на родственных связях и жесткой иерархии, существовали в Китае еще за сотни лет до того. 

Не то даосы. Легендарный Лао-цзы - мистик, родившийся белобородым стариком – записал свое учение для стража на западной заставе (на западе в Китае находится вход в царство смерти), когда навеки покидал Китай. Даосизм, таким образом, учение без основателя. Трактат Лао-цзы говорил о всеобщем Пути, неизреченном "Дао", которому подчиняется все живое. Даосизм легко втянул в себя все поверья и суеверия китайской глубинки. 

Даосизм насыщен магией стихий, даосским мудрецам (а не буддистским монахам) принадлежит учение об вечном движении в человеке и природе загадочной энергии "Ки", лежащей в основе боевых искусств, даосы разработали учение "фэн шуй" о четырех сторонах света и их значении, даосы искали средств достижения бессмертия, и не загробного, а физического. 

Даосизм не любили при конфуцианских дворах, а буддисты смотрели на даосов свысока, зато у простого народа даосы пользовались популярностью – как лекари, наставники и защитники. Но, несмотря на то, что одно из основных учений даосизма – о недеянии, непрепятствовании естественному ходу вещей – именно деяния даосов влияли на китайскую политическую историю в ее переломных точках. Все школы китайской мысли признавали, что Небо дает правителю власть править, но Небо и может ее отобрать у недостойного и жестокого правителя. Революция по-китайски называется "гэ-мин" – перемена мандата. Но гэ-мин постоянно совершается руками именно даосов или под даосскими лозунгами. 

Именно даосам принадлежит заслуга свержения династии Хань. Роман "Троецарствие" рассказывает о даосе-колдуне Чжан Хэ, учившем: "Синее Небо мертво, на смену ему встает Желтое Небо". 

Чжан Хэ призывал к всеобщему равенству и уравнительному разделу земли и поднял восстание "Желтых повязок". Усмиривший это восстание генерал-поэт Цяо Цяо, будущий основатель династии У, был ученым конфуцианцем. 

Полтора тысячелетия спустя, в 1864 году, китайское общество снова обратилось к методам даосов в ходе очередного гэ-мина против коррумпированной династии Цзин – восстания тайпинов. Случайно ли то, что основатель движения учитель Хун Сюцюань поднял восстание, когда убедился, что как бы он ни выучил конфуцианские книги, без взятки ему не получить проходного балла? 

Тайпины, хотя и считали себя христианами, вели себя совершенно по-даосски. Взяв штурмом Нанкин, они объявили там "Небесное (т.е. священное) государство великого процветания" (Тайпин Тяньго, откуда и название восставших), установили общность имуществ, принудительные работы и уравнительное распределение пищи, ограничили половые связи и поселили раздельно мужчин и женщин. Словом, реализовали даосскую утопию, попутно уничтожив от 30 до 200 тысяч человек, которые не смогли разделить их стремления. Еще примерно столько же было уничтожено, когда утопию в 1864 году уничтожила реформированная армия династии Цзин под командованием европейских офицеров. "Я потерпел поражение, потому что, восстав, нарушил мандат Неба, и получаю наказание по заслугам" – сказал один из последних вождей тайпинов перед казнью. 

Конфликт Дэн Сяопина и Мао Цзэдуна можно рассматривать как исторический спор капитализма и коммунизма, но для Китая изнанка этого спора – во многом все то же движение исторического маятника от даосизма к конфуцианству. Основатель китайского национализма Суть Ятсен, наверно, не думал, что его ученики вернут Китай на прежнюю дорогу. Впрочем, вряд ли Мао Цзэдун и Чан Кайши могли выбирать – культурная инерция слишком высока. На конфуцианский вызов Чана Мао ответил даосским и продержал его ровно столько, сколько мог. Под властью "великого кормчего" Китай превратился в огромный фаланстер с всеобщим равенством, добродетельной бедностью, "самокритикой", свергающими авторитеты хунвэйбинами и цзаофанями, и прочими даосскими атрибутами, лишь внешне прикрытыми коммунистической доктриной. 

После смерти Мао Дэн Сяопин спокойно восстановил конфуцианскую систему в новых формах. Пусть никого не обманывает то, что Дэн учился во Франции и США – культурный китайский фундамент под европейским покрытием прочен. Да, она изменилась. Роль верховного отца-императора сейчас выполняет Политбюро, иерархия модифицировалась и разветвилась, амбициозные соискатели могут податься помимо госслужбы в бизнес. Но образ мысли – он остается прежним, его никуда не денешь. 

Как-то я наблюдал в аэропорту, как шла куда-то сошедшая с корпоративного самолетика делегация китайских бизнесменов. Старший шагал впереди налегке, за ним с его дипломатом семенил первый приближенный, подобострастно согнувшись, остальные, груженые вещами, держали почтительную дистанцию сзади. Деловые костюмы от лучших портных Севилл-Роуд ничего не меняли – эта группа выглядела бы так же органично в халатах и лаковых шапках. 

Поначалу стабильность, принесенная после гэ-мина восстановленным конфуцианским правлением, влечет за собой рост искусств и ремесел, процветание экономики. Но затем конфуцианская система коррумпируется и приходит в негодность. Почтительность влечет за собой непотизм и взяточничество, уважение к учителю подавляет свободную мысль в науке, образовании и искусствах. Тогда за дело берутся даосы, устраивающие очередное "Желтое небо". Даосская смута длится редко дольше жизни одного поколения (или вождя), после чего прошедшая очищение огнем система снова выстраивает себя по конфуцианским принципам. 

Китай не может выйти из этого круга, не отбросив цзяньтан. Правда, тогда он перестанет быть Китаем: от китайской культуры, которой мы ее знаем, мало что останется, если останется вообще хоть что-то. Этому круговороту суждено повторяться так же неизменно, как и годам китайского календаря, пока стоит Китай.