Седой и крылатый

Первое, что Седой услышал с утра, были звуки трубы. Второе и третье - они же. Нет, не бурчание фановых монстров, сопровождающее полёт дерьма с шестнадцатого этажа под землю. И даже не бьющийся в истерике кран у соседа снизу - за окнами кто-то играл, выдувая несложный мотив. Довольно громко исполнял, с чувством. Хватило, чтобы разбудить человека с похмелья.

Та-та, та-таа-та.

Шторы долой. Интересно же - посреди города чаще гудят или бьются машины, чем играют на трубе. Или это саксофон? Седой не различал все эти духовые на слух, да и на вид - с трудом. Дудка она и есть дудка.

Внизу медленно ехал всадник. Уже этого одного хватило бы, чтобы застыть у окна. Но ещё причудливее, чем сам факт, был его вид - над белой лошадью, лениво трусящей по двойной сплошной, возвышался большого роста человек. Идеально ровная спина. Широкие плечи. Метра два с половиной роста, даже с пятнадцати этажей он не казался крошечным. Сразу видно - воин, хотя никакого оружия и в помине. На фоне внезапно застывших машин отчётливо видны его золотые ниже плеч волосы, свободно лежащие на кипенно-белой рубахе. В одной руке он держал трубу - наверное, музыкант бы понял, что это горн, а второй касался гривы коня. Труба - если это действительно труба, а не слиток металла, блестела на солнце, щедро рассыпая солнечные зайчики.

Толком не разглядишь, но не чайник же он ко рту подносит?

Однако все эти подробности меркли при виде крыльев. С высоты окон Седого казалось, что на спине всадника сидит, сложив лапки, большая белесая муха. Словно горб, от которого вниз на спину коня и дальше спускались кружевами полупрозрачные крылья.

В отличие от мушиных, их концы внизу были заострены, а для канонических ангельских - мучительно не хватало оперения.

Та-та, та-таа-та!

Крылатый опустил инструмент и степенно поплыл дальше, над крышами стоящих машин, куда-то в сторону центра. Редкие по субботней поре водители так и не тронулись с места. Стоят как вкопанные - и Седой мог их понять. Зрелище выдалось не то, чтобы обыденное.

- Что там? - спросила жена. Она сонно хлопала глазами. Похоже, проснулась не от звука, а из-за яркого солнца, лившегося в лишённое штор окно. - Чего вскочил?

- Да... Чёрт его знает, - ответил Седой. - Мужик внизу на лошади. С крыльями.

- Алкаш ты, - вздохнула жена. - На какой лошади с крыльями? Опять вчера нажрался...

Святая правда. Он и домой-то ввалился часа в три, когда все уже спали. По идее, голова должна гудеть, а во рту царить привычная гамма ощущений - но ведь нет! Свеж как лучок с грядки - прямой и зелёный, с каплями росы. Кстати о росе: пить хочется дико, несмотря на мнимую бодрость. Не зря про чайник вспомнил.

- Да нормально всё, - неопределенно сказал Седой и снова глянул в окно. Машины всё-таки поехали, всадник скрылся за поворотом. - Спи, рано ещё.

Сказка закончилась. По крайней мере, так ему показалось.

Наливая на кухне воду, он обратил внимание, что на руках вздулись вены. Даже не вздулись, а как бы точнее сказать... Стали заметны красновато-синие прожилки, словно светящиеся изнутри. Руки стали полупрозрачными и превратились в какое-то пособие по анатомии. Необычно, но пить хотелось сильнее, чем разгадывать ребусы организма. Стакан ухнул внутрь пятью жадными глотками. Второй - уже медленнее, со смаком. Оживляет.

- Жизнь налаживается, - уверенно сказал Седой кухонным часам. - А если ещё пивка...

Внезапно он понял, что со зрением творится ерунда. Вокруг стемнело. И не просто стемнело, а так, словно кто-то залил всю пустоту между предметами чёрной краской. Был сам Седой - и отдельные факты мироздания в лице стола, холодильника, плиты и мелкой кухонной дряни. Стакана, например. И всё это пребывало в густом непрозрачном супе. Себя он более-менее мог разглядеть, хотя вот эта фигня со светящимися венами сильно мешала, а вот окружающие предметы - с трудом. Но знал, что все они остались на месте.

- Пивом здесь не обойтись... - потрясённо сказал Седой. Слова как в мультфильме выкатились изо рта отдельными шариками и начали всплывать к потолку, теснясь разноцветными буквами. Беззвучно и пугающе.

* * *

Самое сложное было создать лошадей.

Пользоваться обычными копытными, взяв их, например, с ипподрома было нельзя - лишние страдания бессловесных тварей не одобрялись. А мы, хотя ничего не весим и пачками умещаемся на острие иглы, в земном воплощении тяжёлые и неудобные всадники.

Хорошо было Ему в дни Творения! Не то, что лошадей - всё зверьё за день. С перекурами и отдыхом под цветущей сакурой. Впрочем, про сакуру я загнул - возможно, это были карликовые берёзы или хлебное дерево. Кто Его знает. Я при этом не присутствовал.

Строго говоря, меня и сейчас здесь нет. Всё, что видят и слышат люди вокруг - сложный комплекс социальных галлюцинаций. Коктейль из культурных ожиданий и детских комплексов. Индуист увидел бы явление Кришны, буддист - приход Матрейи, и далее по списку.

Так вот, о лошадях. Если нас создают по необходимости из остатков Его дыхания и звёздной пыли, то с животными пришлось повозиться. Да и то - идёт медленно, команд слушается плохо, плюс - жестковата. Я уже всю задницу отбил о круп. Дешевле было бы пешком пройтись, но - заветы. Инструкция, скажем так. Был бы Он на месте, были бы шансы на импровизацию, а так - сиди без седла на подобии мешка с камнями и мучайся.

- Тпррру, блин, - негромко скомандовал я. Безымянная тварь, таскавшая меня по городу уже целую вечность, затряслась, но остановилась. Лучше б я на танке ездил, оно и в местные традиции вписалось бы отменно.

Та-та, та-таа-та.

Вот горн - он потрясающий. Если бы я испытывал какие-то эмоции, так бы и сказал. Переливающийся, меняющий форму, сверкающий образец Его чудес. Им не то что мёртвых - скалы можно заставить прочувствовать и раскаяться. Незаменимая вещь для полиции и окончания времён.

Опять вокруг всё остановилось. Смешные железные повозки, из которых снулыми рыбами смотрят покойники, уже начало заволакивать привычной мне тьмой. Седоки повозок её пока не видят, но время их уже остановлено. Дальше вопрос инерции мышления и персональной тупости каждого.

Пора ехать дальше, превращая имитацию жизни в честный конец света.

- Вставайте, мёртвые, пришёл ваш час держать ответ! - строго по заветам сообщаю я окружающим. И лошадь, скотина эдакая, цок-цок-цок. Потом у неё внутри что-то сбивается с ритма, она тормозит и вскидывает голову. Цок-цок. Цок.

Людей в их физическом облике я не воспринимаю. Для меня они - сгустки разноцветного пламени, энергии, части Его воли, побольше и поменьше. Разной яркости. Души ведь такие же неодинаковые, как и тела. В заветах сказано, что придёт пора собрать их в кучу и отправить на Его суд. Вот и собираем. Я здесь, другие - там. Расстояний на самом деле нет, но раз нас должно быть много - нас много.

* * *

Своих рук Седой больше не видел. Ни с венами, ни без них. Заодно пропала куда-то и окружающая квартира. И дом. И вообще всё - он ощущал вокруг только странные светящиеся клубки, похожие на шаровую молнию в журнале "Техника - молодежи". Клубки эти были повсюду - сбоку, совсем рядом и чуть подальше, снизу, сверху. Они подскакивали как мячики, плыли в этой липкой темноте, проваливались вниз, туда, где раньше была земля. Седой и сам чувствовал, что стал такой шаровой молнией. И ему пора было двигаться вслед за остальными. Непонятно куда, но срочно.

Небольшая часть сознания хотела на прощание пройтись по квартире, попрощаться, но остальная сущность упрямо волокла к неведомой цели.

Седой понял, что летит. Странное ощущение, когда ни воздуха кругом нет, ни опасений разбиться о землю. Ничего нет, кроме чувства полёта и приближения к цели. Он уже знал, что умер и теперь все его дела взвесят на огромном безмене. По пути, в полёте, можно было вспомнить, хорошо ли жил. Правильно ли.

Сразу вспомнился дурацкий случай. Ему - всего двадцать, и на вопрос, что бы хотелось в жизни, он тогда отвечал - женщин и пива. Времена были сложные, как обычно в стране, поэтому и желания приземлённые. Прочные такие желания, как сваи в мелком болоте. А ещё ему хотелось сорвать стоп-кран в поезде. Ни для чего конкретно, даже не похулиганить - просто интересно, что произойдет в этот момент.

Ничего особенного, кстати, не происходит. Только сжатый воздух по ушам бьёт - громко и неожиданно. Но он так и не узнал об этом, потому что побоялся. И не стал ничего дергать.

Странно, но это сожаление было одним из самых ярких в его жизни. То ли грехов особых не водилось, то ли остальное было мелко и невзрачно по сравнению с тем самым поездом, с набитым людьми тамбуром электрички, которая везла их - смешную студенческую компанию навстречу водке, шашлыкам и яркой, манящей жизни впереди.

А ничего интересного в той жизни больше и не случилось. Женщин и пива было завались - но в этом ли счастье? Можно смело закончить жить в двадцать, съэкономив миру кислород, а стране - ресурсы. Или наоборот - попытаться вернуться и прожить свои следующие тридцать совсем-совсем иначе.

Странно: деньги, женщины, квартиры и машины, рождение детей и повышения на службе, пикники с приятелями и тёплое море, иногда представавшее во всей красе утопающего в нём солнца - ничего из этого настолько важным не было. Хоть тресни.

Остатки души Седого смялись, словно наткнувшись на непреодолимое препятствие. Он хотел вернуться в юность - и ничего больше. Хотел исполнить глупое, но желание.

Та-та, та-таа-та.

Ах, да! Вот кто всех нас собирает... Мог бы сразу сообразить. Седой мысленно покрутил головой, одновременно и радуясь окончанию земного пути, и немного досадуя, что сразу не понял.

- И что теперь? - спросил он непонятно у кого.

- Как что? Собираем вас вместе. Пришла пора.

- Страшный суд?

- Мы зовём его Последним. Обычная уборка территории. По заветам Его. А суда не будет, - отвечал чей-то мелодичный голос, непонятно даже - мужской или женский. - Судить только Он имеет право, не мы.

- Ты... про Бога?

- Зови как хочешь. Он простит. Но Его нет с нами.

- А зачем тогда всё это?

- По заветам. Нет ничего слаще исполнения воли Его, хотя мы и сами не знаем зачем.

Седой чувствовал, как его шар сливается с другими, вместе они образуют всё заполняющую огненную сферу, растущую, уже бескрайнюю.

Наконец всё вокруг стало им, и он стал всем миром. Он знал всё, что здесь происходит, только одна загадка осталась нерешённой: а где Он, Тот, что должен судить их?

* * *

Где Он, мы даже голову ломать перестали. Я - так уж точно. Есть заветы - будем выполнять. Так заведено сыздавна, не мне, крохотной искре Его огня судить о сроках и смысле.

Души стекались со всех сторон, они шумели, задавали свои глупые вопросы и получали мои ответы. Мы славно потрудились по всему миру, заветы исполнены. Остался только один вопрос. Нет, не зачем - что дальше? Всех живых умертвили, всех мёртвых подняли. Впереди вечность, с которой ни мы, ни - тем более они - не знаем, как поступить. Судить самим? Не по чину. Оставить как есть? Заманчиво, но глупо.

В неизмеримой горной выси затрубил главный рог, слышимый всем нам. И возвестил Старший После Него:

- Предлагаю вернуть всё на место, братия. До возвращения Его суд невозможен.

Как говорится в одной мудрой поговорке, имеющей хождение в этих краях под моей опекой, "нам что водка, что пулемёт - лишь бы с ног валило". И мы начали крутить время вспять, мы начали возвращать грешные души по их местам. Никто из них ничего не вспомнит, да это и не важно.

По всему миру Его затрубили наши горны, играя вместо подъёма отбой. Те же ноты в обратном порядке, совсем просто всё.

Вы считаете наш труд бессмысленным? Зря. Заветы есть заветы, и воля Его - суть нашего бытия ныне, присно и во веки веков. Опять же, потренировались, что немаловажно.

Следующий раз будет проще.

Почти все души вернулись на место, они даже не вспомнят о произошедшем. Одна только крутится под ногами моей механической лошади, подпрыгивает как мячик.

Кажется, это тот самый, что уточнял о Суде Последнем.

* * *

Седой понял, что скоро вернётся назад. Почувствовал. И решил, что это единственный шанс проскочить между резьбой и гайкой.

- Слушай, ангел... А можно меня лет на тридцать назад закинуть?

- Зачем тебе это?

- Да знаешь... Мы тут пока в комок лепились, я понял, что жизнь прожил неправильно.

Лошадь под ангелом негромко всхрапнула. Впервые с начала репетиции.

- Многие неправильно живут. Всех возвращать - беспорядок будет.

- А не надо всех. Только меня, а? Чего тебе стоит, вы ж здесь всем командуете...

- Сделай, Рафаэль! Пусть попробует... - Лошадь повернула ко мне голову, обжигая Его светом из косящего глаза. Кто я такой, чтобы противоречить воле Его?! Даже выраженной столь замысловатым способом...

Мячик чужой души перестал подпрыгивать и висел прямо передо мной, отсвечивая искрами синеватого света.

Та-таа-та, та-та. И чуть затянуть последнюю ноту - тридцать лет это же совсем немного. В масштабах вечности.

* * *

- Остановите поезд! - хрипло надрывался контролёр. Пробраться за ввинтившимся вглубь вагона безбилетником этому жирному, с одышкой, мужику было не под силу. Но и бросать дичь не позволяли азарт и должностная инструкция. - Не уйдёшь!

Седой, который совсем ещё не был седым, стоял рядом со стоп-краном. Точнее говоря, он был вжат в грязную стену электрички, с потеками краски и черными опалинами от окурков. Рядом сопел пьяный мужик в китайской куртке. От него пахло чесноком и чем-то вроде машинного масла.

- Серьезно? - весело переспросил Седой. Поезд набирал ход. За сломанной, а потому незакрытой дверью перрон сменился ускорявшимися деревьями, радостно-зелеными по весенней поре. От двери все старались держаться подальше. - Как скажете.

И дёрнул оказавшуюся довольно тугой ручку, сорвав проволоку с пломбой.

Хлопок вырвавшегося на свободу воздуха заставил ближайших к стоп-крану пассажиров пригнуться, зажать уши и обложить будущего Седого матом. Мужик в китайской куртке попытался на него замахнуться, но - не в такой же толчее. Поезд резко остановился. Контролёр, растолкав-таки толпу, устремился внутрь вагона. Дальнейшая его - да и "зайца" - судьбы никого не интересовали.

Седой стоял и улыбался. Он был счастлив. Он получил второй шанс прожить эту жизнь. Заново. Лучше.

Когда суматоха с выяснениями, кто здесь, собственно, хулиганит кончилась ничем, поезд тронулся. Седой, по-прежнему широко улыбаясь, протиснулся к открытой двери и с наслаждением закурил. Дым пластался слоями, зависал, словно нехотя добираясь до встречного потока воздуха и мгновенно разбивался там, снаружи.

Седой и не заметил, как злой мужик пробрался вслед за ним к выходу - да и обратил бы внимание, что здесь такого?

Тоже курить, наверное...

Сильно толкать его и не пришлось. Седой ударился головой о край незакрытой двери, выворачивая руку попытался удержаться за поручень, но так и не смог, медленно, мучительно понимая всё, что происходит, вылетел из вагона на полном ходу.

Или ему показалось, или на самом деле рядом с вагоном размеренно скакал всадник в белых одеждах, со сложенными за спиной крыльями. Вот он поднял к губам трубу и выдул из неё странно знакомые ноты.

Та-та, та-таа...

Автор: Юрий Мори