Больничные истории - 1

22 года назад мне удалили аппендикс, но история не про то. В палате кроме меня было три старика. Один был из какой–то деревни по направлению и выглядел абсолютом горя и смирения, прямо типичный персонаж литературы начала 20 века. Второго я реально ненавидел – он был йогом. По ночам тренировался, залезая на подоконник и прыгая с него. Не давал спать в те промежутки, пока действовали обезболивающие.

Третий был какой–то чиновник, которого привезли по скорой с проблемой желудка. Он не разговаривал ни с кем и был единственным, кто не выразил восхищение моей находчивостью, когда я избавился от тараканов, заклеив розетки и радиоточки пластырем. Он был грустный. Все время таращился в окно или читал газету. Напоминал престарелого главу сицилийской мафии за час до того, как к нему должны приехать с автоматами парни его молодого заместителя, который только что захватил власть.

Врач во время обхода посвятил каждому из нас не более, чем по минуте. С ним он завис минут на 20, настойчиво объясняя ему, что ввиду его возраста они стремятся избежать операции и пока хотят просто его понаблюдать и сделать анализы. Но ему приписывается строжайшая диета – ничего сладкого, ничего кислотосодержащего, ничего жареного, никакого мяса. Постная каша, вода. Все очень серьезно.

Потом к нему пришла семья. Практически в полном составе. Первым делом они сняли обязательные белые халаты и развесили их на спинки кроватей других больных. Была крикливая тетка в рыжем парике – судя по всему, жена. Дочери, выглядевшие как две толстые личинки рыжей тётки, и их дети. Три парня с отсутствующими выражениями лиц, вообще не реагировали на происходящие, только обменивались взглядами, словно общались исключительно между собой и исключительно силой мысли. По контрасту три тетки шумели как сороки и каждая автономно от другой, параллельно вынимали из сумок огромное количество еды.

– Говорила я с тем врачом. Ерунду он говорит! Как это нельзя сок? Сок – полезно! – толстая тетка вынимала из полосатой сумки одну за другой упаковки апельсинового нектара.

– Тетя Маша как узнала, передала из деревни курицу. Настоящую! Это тебе не эти, магазинные. Я пожарила! Прямо сейчас ешь, да. Я посмотрю. – в палате была атмосфера поезда из–за запаха курицы и фольги.

– Пирожки еще горячие! Тесто на твороге! Творог же можно? Ай, не слушай ты этих врачей. Они тебя в гроб загонят такой диетой! Вот тут еще йогурт! Это полезно для желудка!

Потом они дружно смотрели как он ест курицу, запивает её соком, закусывает пирожками, заедает йогуртом, не прекращая трещать о том, как все родственники желают ему скорейшего выздоровления.

Часа через три после того, как этот цирк свернул шатры и скрылся в дали, в палату зашла одна из личинок, приходивших утром.

– Я тебе еще яблок принесла и апельсинов! Как это нельзя? Это же полезно! Витамины! Я тебе почищу!

Вечером дед-чиновник провел ревизию тумбочки. Я уловил взгляд, которым он одарил нас. У горе–деда из деревни на тумбочке была только бутылка воды, и его вообще никто не навещал. Было видно, что чиновнику не то, чтобы жаль поделиться, но просто реально не знает, как заговорить с людьми, от которых его непреодолимо отделял социальный статус. Несколько растерянно он жевал котлеты и пил сок из огромного пакета, косясь на нас, готовясь встретить каменным лицом все возможные неодобрительные взгляды.

Позже, после процедурки заходя в палату я увидел, что деда–чиновника на месте нет и белье с кровати собрано. Испуганный дед–йог рассказал, что старика скрутило, он упал с кровати от боли и его увезли срочно оперировать. Утром медсестра рассказала, что дед умер прямо на столе до того, как начали резать. Еда еще до вечера кисла на тумбочке, пока её не вынесла старшая медсестра.

Со стороны вся эта история выглядела бы как успешно завершившаяся попытка убийства с целью получения наследства. Но эти тетки, они реально выглядели так, будто свято верили в то, что делают все правильно. Можно было бы сказать, мораль истории в том, что вера – чертовски опасная штука в определенном смысле. Хотя на самом деле нет тут никакой морали. Просто персонажи были такие, словно из фильма. Вот и запомнилось.