Римский консул Луций Лициний Лукулл сцепился с царем Митридатом VI на севере современной Турции, последний император государства Шунга в Индии становится жертвой заговора, в Китае приходит к власти Сюань–ди, в Иудее рождается царь Ирод (да, именно он самый).
А в городе Капуя, что в южной Италии, суровые парни–гладиаторы обсуждают свою нелегкую жизнь.
Прекрасная традиция гладиаторских боев пошла от этрусков, которые решили таким образом разнообразить банальные и уже всем надоевшие человеческие жертвоприношения. До милых душе и сердцу ацтекских изысков этруски, к счастью, не додумались, но решили, что во время погребальных ритуалов куда веселее не тупо резать отобранных для этого дела молодцов, а выдавать им оружие и заставлять сражаться рядом с могилой. Слабые дохнут, сильные побеждают, присутствующие радуются, предки довольны — красота и благолепие.
Лет за 30 до описываемых событий гладиаторские игры были включены в список публичных увеселений и стали очень быстро набирать популярность — ну примерно как футбол в двадцатом веке. За бойцами следили, заботились, обеспечивали им лучшее по тем меркам питание и лечение и вообще холили и лелеяли как могли — все–таки элита рабов, дорогостоящее имущество!
Однако везде есть свои нюансы. В данном случае парней из Капуи категорически смущал один факт — минимум двое из них, Спартак и Крикс, были выбраны в роли жертв на грядущие «очистительные игры», чтобы умилостивить богов за весь римский народ. Это означало, что вышеозначенных личностей вскоре будут разнообразно и весело убивать на арене, и выжить удастся едва ли.
Выбирая между гарантированной гибелью и другими вариантами, гладиаторы выбрали очевидное — перед смертью пошалить. Какая–то сволочь, впрочем, успела донести о замысле начальству, но основной костяк заговорщиков это не смутило. Терять–то было нечего.
Так одним прекрасным капуанским деньком 78 здоровенных лбов вломились на кухню гладиаторской школы, похватали ножи, тесаки и прочие шампуры, после чего истыкали ими не ожидавшую такого напора охрану и вынеслись в город.
В процессе оздоровительного забега по городским улицам с выдачей по голове опешившим горожанам и отъемом у них полезного и ценного, бригада натолкнулась на подарок судьбы — несколько повозок, на которых в другой город отправляли родное и привычное гладиаторское снаряжение. Заприметив знакомые орудия убийства, телеги немедленно тормознули, облутали и вооружились кто чем умеет. Вечер резко перестал быть томным, шансов удержать беглецов от выхода на оперативный простор не осталось.
Понимая, что в городе их очень быстро локализуют и подвергнут полной экстерминации, сбежавшие рабы дали деру прочь из Капуи, снеся охрану на воротах.
Чтобы не закончить, как обычные гопники с большой дороги, гладиаторам стоило побыстрее найти место для более–менее постоянной базы. Конечно, можно было отжать чью–нибудь латифундию и какое–то (очень недолгое) время порадоваться господской роскоши, но как потом эту ферму защищать, когда из Капуи придут спросить за бардак и плохое поведение?
Неизвестно, кто придумал забраться повыше, но в достаточно короткие сроки беглецы обосновались не где–нибудь там, а на вершине Везувия. Да–да, именно. До скоростного бетонирования Помпей и Геркуланума оставалось еще 150 лет, а в последний раз на описываемый момент вулкан извергался очень давно, так что Спартак и товарищи, скорее всего, были вообще не в курсе, что при определенном невезении они имеют все шансы стать первыми рабами в стратосфере.
Прикинув, что к ним на Везувий просто так не залезть и наскоро определившись с ближайшими планами, гладиаторы начали вылазки в гости к соседям — владельцам богатых усадьб и ферм, расположенных рядом с городом. В провинции Кампания, «всесоюзной здравнице» Рима, начался криминальный ад. Как поется в известной песне: «Я начал жизнь в трущобах городских и добрых слов я не слыхал». Теперь ничего хорошего не слышали, не видели и не ощущали местные богачи и курортники. Команда по перераспределению материальных ценностей работала быстро, эффективно и болезненно и заодно обрастала дополнительным вооружением, освобожденными рабами в качестве боевой силы и женщинами, чтобы не скучно было на вулкане сидеть.
Учитывая, что окрестные регионы были не какой–нибудь cūlus mundi типа Трансальпийской Галлии, которую Гай Юлий Цезарь еще даже завоевывать не начал, ответ властей не заставил себя долго ждать — поток жалоб на лютый гоп–стоп превысил все возможные лимиты, и жаловались уважаемые достойные люди.
Поэтому в краткие сроки претору по имени Клавдий было поручено решить проблему с вконец распоясавшимся рабами, и он отправился выполнять приказ.
С одной стороны, Спартака и его гоп–компанию никто серьезной угрозой не считал. Ну, гладиаторы, драться умеют, это верно. Но сколько их там? Сотня? Две? Несерьезное количество, если вдуматься.
С другой — проблему надо было закрыть с первого раза, чтобы толстосумы прекратили жаловаться, поэтому Клавдий решил собрать достаточно народу.
Всего он вытащил с собой к подножию вулкана порядка 3000 человек — уже сравнимо с полноценным легионом. Только подбор бойцов осуществлялся по принципу «соберем всех, кого не жалко, включая дворников, у них и оружие есть».
Понимая, что в прямой конфронтации его «орлы» могут и полечь, Клавдий не стал штурмовать Везувий. А ну как поубивают всех подручных, полы будет мыть некому. Вместо альпинистских кунштюков претор разбил лагерь прямо на единственном пути на вершину, наспех соорудил какие–то укрепления со стороны предполагаемого противника и стал ждать.
Расчет был прост: на Везувии жрать нечего, а холодильников еще не изобрели. Значит, даже если каждый беглый гладиатор умудрился втащить на верхотуру пару–тройку пакетов «Мужская еда, 3 кг», все равно долго они на подножном корме не протянут. Либо сами все сожрут, либо оно стухнет. И это не говоря про воду, с которой там вообще напряги. Следовательно, рабы посидят–посидят, да и пойдут вниз, сдаваться или драться — уже не так важно, все равно будут ослабевшие. С задачей проучить сотню–другую бухенвальдских крепышей три тыщи «ополченцев» вполне бы справились.
Собственно, Спартак, Крикс и еще один предводитель гладиаторов, выбранный как раз на Везувии, Эномай (имя можно не запоминать, мы его даем только из любви к исторической правде) все вышеизложенное тоже прекрасно понимали. И да, еды на Везувии действительно был категорический дефицит. Как–то не задумывались об этом рабы до того — усадьб–то вкусных куча вокруг, зачем думать о будущем? Поэтому пришлось шустро соображать пути выхода из неприятной ситуации.
Решение, как и в прошлый раз, было принято не от хорошей жизни, а от безысходности — этим и объясняется его некоторая отмороженность. И еще тем, что в гладиаторах трусов никогда не водилось. Почесав отбитые головы, бывшие рабы начали собирать виноградные лозы, плющ и прочую более–менее прочную растительность, которой на Везувии было в изрядном количестве. После из собранного, матерясь на непривычное занятие, осажденные сплели канаты и веревки. С помощью которых втихаря спустились с другой стороны вершины.
Приятной итальянской ночью в лагерь Клавдия пришли неожиданные гости. Голодные и весьма разозленные вынужденным практическим семинаром по скалолазанию. Охреневшие прислужники Клавдия серьезного сопротивления оказать не смогли и были частично перебиты, частично разогнаны по окрестностям молодецкими пинками.
Отожравшись чужими запасами, гладиаторы выяснили две новости: хорошую и не очень. Хорошая — Клавдий хоть и привел каких–то гастарбайтеров непонятных, но вооружение у них было чуть получше, чем у рабов. Что, несомненно, полезно — компания Спартака прибарахлилась, хоть до уровня полноценного армейского снабжения и не дошла. Плохая новость — гражданин Эномай в ночной зарубе погиб.
Веселье в Кампании продолжилось с закономерным результатом — обозленные власти намекнули преторам, что проблему с обнаглевшим движимым имуществом надо таки решить.
Второй претор собрал 2000 человек, вооружился и взялся за дело, надеясь показать неудачнику–Клавдию, как нужно разбираться с низшими мира сего...
Им стал претор Публий Вариний. По привычке собрав две тыщи абы кого, Публий подумал еще — у Клавдия закидать гладиаторов мясом как–то совсем не получилось, повторять ошибки не стоило. Поэтому кроме первого отряда претор созвал и второй, точное число бойцов в котором, к сожалению, неизвестно, но никак не менее 4000 человек.
Решив, что настолько превосходящих сил вполне хватит, он поручил командование своим помощникам, Фурию и Луцию Коссинию, и отправился уестествлять оборзевшую рабскую гопоту.
Однако процесс с самого начала пошел как–то не так. Сперва на гладиаторов наткнулся Фурий и позорнейшим образом слил, растеряв и живую силу, и оружие, и остатки гордости. Затем Спартак застал врасплох второй отряд, Луция Коссиния, и залихватски ликвидировал и его. Плутарх в своем жизнеописании Красса (про этого знатного деятеля мы еще напишем в наших выпусках) выдает несколько бредовую картину — дескать, предводитель рабов подстерег Луция, когда тот с небольшой свитой изволил купаться в реке около местных солеварен, после чего с гиканьем выскочил из кустов, размахивая фракийским кривым мечом и погнал полуголого легата вдаль, попутно изничтожая его людей и грабя обозы.
Оставляя за рамками комичность подобной ситуации, отметим, что даже мощный и крутой Спартак не осилил бы с небольшой группой коммандос вырезать весь лагерь Коссиния (в который он побежал бы сразу после нежданной встречи).
Можно предположить, что бывший раб просто ловко подгадал момент, когда командование второго отряда будет действительно чем–то отвлечено, после чего совершил неожиданное нападение на лагерь, пользуясь отсутствием у карательных отрядов армейской выучки. Коссиний атаки не пережил — в этом мы можем быть уверены.
Как бы то ни было, печальный Публий Вариний остался один. Те войска, что у него остались, начали разбегаться и дезертировать — огромное впечатление на личный состав произвела резкость, четкость и борзость Спартака, хоть и с потерями, но разбившего уже третий по счету правительственный отряд. Кое–как поддерживая дисциплину и тяжело вздыхая, претор все же попробовал исполнить свой долг и отошел к городу Кумы — пополнить запасы, в том числе людские. Кое–как восстановившись, он продолжил искать рабов, со вполне понятными целями.
Зря. В последовавшем сражении Публий потерял все войско, его помощников–ликторов взяли в плен, а коня, опять же, по легендам, из–под Вариния отжал лично Спартак. Сам претор еле унес ноги. Радостные гладиаторы вручили своему предводителю брошенные фасции — знаки власти, означавшие право судить и наказывать.
Кроме подобных милых аксессуаров мятежникам досталась серьезная гора вооружения, что им было как нельзя кстати, репутация настоящих демонов войны, перед которыми никто не устоит, жуткая по численности толпа беглых рабов, пастухов и прочих маргиналов, сбежавших от хозяев в поисках другой, более богатой и вкусной жизни, а также… вся южная Италия.
Приток в войско рабов действительно был ошеломительным — в краткие сроки их численность составила несколько десятков тысяч человек. С одной стороны, чем больше сил, тем дольше можно было держаться против неизбежного удара возмездия со стороны Сената. С другой — управлять такой ордой было крайне затруднительно, а ее боевые качества оставляли желать лучшего — ни бывшие землекопы, ни даже пастухи–разбойники, которых в то время хватало, против обученной пехоты не выстоят.
На всем юге Италии накал ада достиг термоядерных значений. Когда грабителям перестало хватать крупных поместий (еще бы, с такой численностью–то!), они начали нападать на города и вполне успешно. По всей стране рабы восставали против хозяев, едва их ушей достигали слухи о том, что орда освободителей где–то рядом. Как легко понять, бывшие рабовладельцы в случае таких восстаний заканчивали свою жизнедеятельность долго и крайне неприглядно. В случае нападения самого войска судьба тех, кому выпало быть ограбленным, тоже была безрадостна. Спартак пытался образумить наиболее упоротых из своих подчиненных, но, как уже говорилось, за всеми не уследишь. Достаточно и того, что он смог кое–как убедить особо боевых товарищей, словивших «головокружение от успехов», что вот прям щаз бежать на Рим не надо, нет.
Зиму 73–72 года Спартак решил провести на юге, пополняя и обучая свое полувойско–полутолпу. То, что он щедро делился награбленным с бойцами и по мере возможностей старался не трогать тех, у кого было нечего взять (хотя его старания мало выправляли ситуацию), способствовало скорейшему увеличению «призывников» под его началом.
Сенат же тем временем, совершенно одуревший от происходящего, решил играть по–крупному. На усмирение преступников отправили аж двух консулов — круче было некого. У каждого — по два легиона. Настоящих, толковых легиона, не преторского ополчения.
Весной 72 года до нашей эры ситуация окончательно вышла за пределы местечковых разборок в Кампании
До фракийца Республика уже имела дело с двумя восстаниями рабов, и у некоторых даже получалось разбить армии преторов, по старинке собранные хрен пойми из кого, но когда в дело вступали регулярные части, к повстанцам элегантной походкой быстро приходил толстый полярный лис. В этот раз Сенат надеялся на тот же исход.
Перезимовав на юге и подтянув свои войска до того уровня, когда на них стало можно смотреть, не рискуя сломать себе все лицо фейспалмами, Спартак повел их на север, в сторону Галлии. При этом по пути от основной армии отделился отряд под предводительством Крикса, составлявший, по разным источникам, примерно 20–30 тысяч человек. Историки придерживаются разных мнений по поводу такого отклонения от маршрута — некоторые считают, что это был очень хитрый план с «засадным отрядом», который в нужный момент должен был лихо нарисоваться в тылу у карательных легионов или же встретить отступающих, другие думают, что Спартак с Криксом не сошлись в вопросе финальной точки маршрута. Дескать, фракиец хотел в Галлию на вольные хлеба, а его товарищ считал, что у дикарей с имуществом тяжко и при ограблении вместо ценностей там можно получить только по башке, поэтому хотел идти на Рим.
В любом случае Крикс по старой памяти забрался на гору Монте–Гаргано, что находится на почти одноименном полуострове (та самая «шпора» на итальянском «сапоге»). Спартак же тем временем очень удачно встретил легионы одного из консулов, которые не успели прийти в боеготовое состояние — только–только с гор спустились, преодолев Апеннины, и пользуясь такой удобной оказией, разбил их, хоть и не полностью, зато попятил себе римские обозы.
Его товарищу на горе повезло меньше — к тому моменту, как легионы другого консула до нее добрались, они были уже вполне готовы рвать и метать, что, собственно, и проделали с Криксом. Он, как и большая часть его отряда, этой битвы не пережил.
В описании дальнейших событий основные исторические версии Аппиана и Плутарха расходятся и повествуют о разном. Сперва перескажем первую гипотезу.
Согласно ней, консулы старались затащить войско Спартака в клещи: один ждет гладиатора на севере пути в сторону Галлии, второй же шустро догоняет с юга. Так как Италия все–таки гористая сторона и большим толпам там особо не развернуться, а дороги римляне строить наловчились уже давно, примерный маршрут движения толпы рабов был ясен. Однако Спартак, понимая, что медлить нельзя ни в коем случае, бросил лишнее из награбленного, зарезал медленных пленников, выдал всем общеукрепляющего скипидару известно куда и втопил так, что успел разнести противника на севере, а потом развернуться и радостно встретить набегающих с юга.
После этого фракиец погнал вражин до Рима, но Вечный город пытаться брать не стал, так как был несколько более трезв в оценке своих сил, нежели покойный Крикс. Вместо этого он еще раз, на «бис» разбил кое–как переукомплектовавшиеся консульские армии и вернулся на юг, в теплые и обжитые места, ковать оружие, грабить недорезанных и жить в свое удовольствие.
Плутарх же пишет лишь о битве Спартака с первым консулом, после чего бывший раб бодрым маршем чапает аж до самого севера Италии, города Мутины. Разбив там местную армию из десятка тысяч человек, гладиатор внезапно заскучал, пригорюнился и побрел обратно на юг. То ли Альпы решил не штурмовать без кошек и ледорубов, то ли замерз — неясно, и Плутарх никак не объясняет такие резкие телодвижения. По его описанию, Спартак пополнил войско рабами на севере, а после, пройдя мимо вопящего в панике Рима, вернулся–таки на юг.
В любом случае, в основной канве событий источники сходятся — консульские легионы не осилили, а рабы, покуролесив немного и покрутившись вокруг столицы, пришли откуда начали.
В Риме забеспокоились совсем и присвоили восстанию высшую категорию опасности и срочности. При этом все действительно толковые полководцы и стратеги были уже заняты, причем далеко: Лукулл, как писалось до того, бодался с Митридатом, а Гней Помпей ожесточенно рубился в Испании с римскими сепаратистами и примкнувшими к ним местными. Разумеется, обоих позвали поучаствовать в принуждении рабов к миру, но пока почта дойдет, пока они смогут передать управление кому–то еще, пока сами доберутся, Спартак уже будет задорно прыгать по Капитолийскому холму.
Поэтому, когда решить проблему раз и навсегда вызвался Марк Лициний Красс, миллионер, «филантроп» и давний противник Помпея, Сенату было особо нечего возразить
За десяток лет до бучи Спартака в Италии гремела гражданская война, подробно рассказывать о которой в рамках этой статьи мы не будем, чтобы не отклоняться от основной темы. Победил в ней некто Луций Корнелий Сулла — личность суровая, беспощадная, предельно рациональная и к гуманизму не склонная. Первый человек, который захватил в Риме власть силой. Вскоре после победы Сулла стал единоличным диктатором и тираном и, дабы ввести некую упорядоченность в изничтожение политических противников, придумал новое слово в юриспруденции — проскрипции. Тех, кто попал в проскрипционные списки, объявляли вне закона, за голову назначали вознаграждение, за укрывательство и помощь обещали тоже обозвать врагами народа, и — что именно нам и интересно — имущество казненных конфисковывали и пускали с молотка.
При этом, как тогда, так и теперь, если вовремя подсуетиться и обладать нужными связями, можно было добиться того, чтобы все вкусные лоты шли исключительно в нужные руки, причем по сниженной цене. Такая вот помесь репрессий и ускоренной приватизации.
Именно на этом Красс и нажил свой капитал. Обуреваемый жадностью, он в какой–то момент охренел настолько, что стал сам вписывать тех, кому особо завидовал, в «тетрадь смерти», после чего получил по рукам от Суллы и от аукционов был отстранен. Но нахапанного и так хватило с избытком, благо Марк отъятое не бездарно пропивал или проигрывал, а пускал в оборот и трудился над тем, чтобы добро делало деньги и дальше.
Инвестиции в шахты и недвижимость, торговля грамотными рабами, налоговые махинации — словом, Красс был кем–то вроде современного бизнесмена, в отличие от многих других богачей той поры, предпочитавших старые добрые земельные владения, загородные виллы и поля до горизонта.
Гней Помпей (который в это время рубится в Испании, как мы помним) тоже был одним из любимчиков грозного Суллы, что вызывало у Красса разлитие желчи и приступы острой зависти. После ухода тирана Марк старался потягаться с Гнеем в популярности, но из–за разницы подходов к электорату это получалось у него слабо. Дело в том, что римляне любили армию, полководцев, мечи и блеск брони на солнце, а всякие биллы гейтсы и абрамовичи у них были в меньшем почете.
Помпей же, не будучи особенно богат, прославился именно дарованиями военного толка, поэтому, как Красс ни старался показать себя филантропом и разумным инвестором, симпатии народа были на стороне конкурента. Нельзя сказать, что у «миллионера» не было вообще никакого боевого опыта — Сулле–то он понравился после особо удачно проведенной битвы, но Гней, как ни крути, был куда круче и опытней.
Поэтому, когда консулы доплелись до Рима несолоно хлебавши, Марк понял, что вот он — его звездный час! Пока Помпей пытается забороть всю Испанию, Красс подсуетится, ввалит рабам и торжественно въедет в Рим как спаситель Города. Пиар и любовь народа обеспечены.
Сенаторы, хоть весьма этого «олигарха» и не любили (все помнили, откуда у него взялись деньги), были вынуждены согласиться — Спартак, вовсю барагозящий на расстоянии мощного плевка от Рима, добавлял сговорчивости любому, кому было что терять.
Крассу выдали гордое звание проконсула, разрешили класть болт на решения консулов и насыпали столько войск, сколько смогли — шесть легионов. Еще два Марк отжал у прошлых неудачников, не сумевших разбить рабские силы. Итого 8!!! Казалось бы, вперед — круши–ломай, плюй на тактику и стратегию, вали количеством, мяса хватит на всех! Но нет. Проконсул хоть и не был великим полководцем, но и отсутствием ума не страдал — а до него на ниве умерщвления Спартака уже полегло достаточно народу, чтобы почти каждый понял, как поступать не надо. Почему «почти», рассказано чуть ниже.
Рабы тем временем вволюшку повеселились на юге, перезимовали в теплом пепле барских усадьб и снова поперли на север — то ли таки на Рим, то ли на вторую попытку взятия Альп — однако случилась загвоздка.
Она заключалась в том, что дорогу перегородило порядка 40 тысяч легионеров, вся внешность которых выражала один простой месседж: «You shall not pass». Осознали это сообщение не все, и передовые части из галлов и германцев, которым было особо невтерпеж наконец попасть домой с мешками римских гостинцев, получили его повторно, но уже тактильно–летальным способом доставки. Пишут о 6 тысячах жертв.
Спартак настолько сильно до дому до хаты не хотел и основное войско успел вовремя тормознуть, а потом, оценив мрачные перспективы впереди, врубил задний ход и начал отступать в «подошву» сапога.
Чтобы рабам бегалось веселее, а спалось хуже, Марк выделил два легиона помощнику с приказом крутиться вокруг, громко лаять и нападать на ослабевших и отбившихся от стада. Однако помощник, по имени Муммий, относился именно к той части населения, которая «почти». С двумя легионами и шашкой наголо дальний родственник персонажей Туве Янссон помчался в лоб противнику, надеясь его стоптать и порвать как ту грелку.
Результат в целом понятен — полный разгром слишком ретивого легата. Красс, получив такие новости, собрал остатки разбитых легионов и провел примерно–показательную казнь в старом римском духе — децимацию. Это такой милый обычай, когда солдат делят на десятки, а в каждой десятке случайно выбирается один невезучий легионер, который забивается до смерти своими же товарищами. Очень, очень способствует обозлению и боевому духу — эдакий древнеримский аналог «озверина» из мультиков.
Помогло и на этот раз. Спартак, не желая связываться с таким людоедским полководцем, продолжил отступать, а Марк крался за ним по пятам, аккуратно откусывая вражеское войско мелкими кусками. Вскоре впереди замаячил самый конец Италии.
Марк Лициний неостановимо гнал противника обратно на юг, то и дело вступая в мелкие стычки с отставшими или потерявшими бдительность отрядами фракийца.
С основными силами, впрочем, проконсул связываться не спешил — ну нафиг такую «русскую рулетку», всякое может получиться, голь на выдумки хитра. К лету 71 года до нашей эры кровавые догонялки достигли основных баз рабов у города Фурии, где Спартак попробовал прикинуться белорусским партизаном и распространиться по местности, не вступая в решающие сражения и полагаясь на кое–какую поддержку из тех местных, кого они не прирезали во время грабежей, а наоборот — обогатили.
Однако не вышло. Все–таки юг Италии не особо богат на леса и болота, долго скрываться от карательных отрядов там негде, особенно такой толпой, хоть и редеющей под бдительным присмотром Красса. Да и с поездами под откос тоже как–то не сложилось. После того, как Марк наткнулся на отдельный отряд рабов из 10 тысяч человек и помножил его на ноль, а затем дотянулся и до основных сил бывшего гладиатора, Спартак перестал косплеить белорусов и снова обратился к любимому амплуа вожака цыганского табора.
Отступление начинало напоминать бегство, и добежали все его участники до города Регий, находившегося прямо у пролива, разделяющего Италию с Сицилией. Кстати, первые два масштабных восстания рабов произошли именно на благословенном острове Trinacria, так что Спартак обладал не только тактическим расчетом, но и хорошей исторической памятью. Опять же, на Сицилии есть очень неплохой вулкан Этна, есть где отсидеться…
Но даже попав в весьма стесненные обстоятельства, фракиец хорошо понимал, что хоть на карте этот проливчик между островом и Италией занимает пару миллиметров — доплюнуть можно, в жизни преодолеть его без подручных средств будет практически невозможно. Особенно всей ордой, к которой, как это всегда и бывает, прибилось множество некомбатантов, включая женский пол.
Еще отплевываясь от Красса около Фурий, Спартак навел контакты с киликийскими пиратами, которые в то время жгли напалмом по всему Средиземному морю, возлагая огромный болт на попытки Рима как–то их забороть. План вождя рабов был прост — шустро сдернуть в Сицилию, благо тамошний пропретор категорически достал все население непомерными поборами, оправдываемыми «борьбой с возможным нашествием рабов», и поднять на острове восстание было проще простого. Там отсидеться, пополнить войско, ну а далее уже прикинуть дальнейшие варианты.
Но не срослось. Пираты как–то не спешили на выручку, несмотря на все договоренности, то ли получив денег от Рима, то ли от Митридата, который весьма радовался, получая известия об итальянских заварушках, то ли просто из врожденной вредности. Красс же, довольно потирая руки, воспользовался методом претора Клавдия, но на более высоком техническом уровне.
Вместо того чтобы перекрывать отдельные дороги, ведущие на самый «мысок сапога», Марк тупо приказал прорыть длиннющий (55 км) и широкий ров, дополнительно укрепив его стеной. Если рабы имеют какие–то возражения — они попробуют помешать инженерным работам, то есть сами побегут на только и ждущие этого легионы. Если же позволят римлянам все вырыть — то останутся заперты на полуострове, где жрать особо нечего. К тому же, с помощью фортификационных работ таких масштабов выполняется еще одна важная армейская задача — «Утоми солдата». А то всех децимировать — бойцов не напасешься.
После недолгого лечебного голодания по всем заветам альтернативно одаренной медицины, не желая приступать к методам доктора Малахова, рабы вынужденно двинулись на штурм — чего, собственно, Красс и добивался. Кое–как закидав ров всяким хламом, специально собранным для этого дела, Спартак смог увести своих бойцов от гибельного мыса, но при этом потерял очень и очень многих — пишут о том, что выйти из окружения смогла лишь треть первоначальных сил.
Тем временем по Италии распространилось известие, одинаково неприятное для обеих противоборствующих сторон: смски до Лукулла и Помпея таки дошли и более того — они сами сейчас подтягиваются на танцпол. Чем эта новость огорчила Спартака, понятно, а почему закручинился Красс? Ответ тоже прост — Марк тут, понимаете ли, гоняет этих рабов в хвост и гриву, а сейчас придет гнусный Помпей и отберет всю славу?! Ну уж нет!
Отбросив свою обычную флегматичность, проконсул устремился вдогонку за рабами, желая как можно быстрее настичь противника и красиво развешать его по крестам согласно всем канонам римского фэн–шуя.
Спартак, не желая себе участи геомантического аксессуара, бегом несся к городу Брундизий, что на «пятке сапога», желая переправиться хотя бы на Балканы, где его замучались бы потом искать. Но, посмотрев на городские стены и послушав местный аналог передачи «Время», осознал:
1. Быстро город никак не взять, а Красс уже на подходе.
2. Лукулл (вернее его однофамилец, что дело меняет мало) вот–вот высадится именно тут со свежими силами.
Попробовав донести эти прискорбные новости до личного состава, фракиец не очень справился с задачей по восстановлению боевого духа — из его войска вышел отдельный отряд, решивший показать внезапно оробевшему Спартаку, как тут нужно города брать и всяких лукуллов из–за моря шапками закидывать. Все–таки головокружение от успехов — вещь опасная.
Что и продемонстрировал Красс, раскатав не в меру храбрых рабов–сепаратистов в тонкий блин. Только внезапный приход спасительной кавалерии в лице основных сил Спартака спас зарвавшихся беглецов от полного и тотального уничтожения. Но несмотря на это, рабам все равно пришлось спешно отступать.
Следующая стычка произошла уже у города Петелия (как пытливый читатель может заметить, посмотрев на карту, в попытках хоть как–то оторваться от торопящегося Красса рабов по югу Италии начало изрядно мотать). Внезапно прекратив отступление, Спартак очень болезненно огрызнулся в сторону передовых отрядов римлян, серьезно ранив одного из командующих консулов и немало порадовав собственные войска.
Вот последнее, возможно, было зря. Ежу понятно, что в подобных условиях беглецам долго не протянуть — не Красс, так Лукулл или блистательный Помпей их все равно найдет и изничтожит, Италия–то маленькая, всем не спрятаться. Поэтому Спартак и хотел брать противника на измор, попутно срочно пытаясь найти еще варианты по экстренной эвакуации с полуострова. А вот бойцы его на радостях после победы считали иначе — хорош, мол, менжеваться, выйди с Крассом в чисто поле да вальни его, гниду такую, вот и вся недолга.
Спартак хоть и был военачальником рабов, абсолютной власти в своем войске не имел — не тот уровень организации и дисциплины. Все его управление держалось исключительно на личном авторитете, и настал как раз тот момент, когда парни, не обладавшие стратегическим мышлением даже уровня среднего таракана, не то что ежа, конкретно бы не поняли своего главного, если бы он отказался стать таким же четким и резким как раньше.
Спартак был вынужден подчиниться. Собрав все силы, он дал Крассу решающий бой.
Тела предводителя гладиаторов потом так и не нашли.
6000 рабов, додумавшихся сдаться после разгрома, развесили по крестам вдоль дороги от Капуи, где все началось, к Риму.
Красс, радостно шедший в столицу с благими вестями, изрядно помрачнел, узнав, что не он первый парень на деревне, не он.
Везучий Помпей, успевший перехватить какой–то мелкий, в несколько тысяч голов, отряд рабов, драпавший на север от места разгрома, вырезал их подчистую, после чего рассказывал всем, что пока Красс там занимался разборками с простым мясом, он, Гней, ликвидировал корень всех бед, самых опасных бунтарей и беглецов.
Марку Лицинию тоже перепало почестей, но о триумфе, которого он столь хотел, можно было забыть — он ушел Помпею, причем по большей части за победы в Испании. Рабы, пусть даже столь крутые, на великое торжество никак не тянули.
Еще несколько месяцев прямые конкуренты за власть, не распустив войска под разнообразными предлогами, стояли около Рима, вызывая немалое беспокойство граждан и Сената. Наконец, после долгих плясок с бубном, Красс и Помпей согласились не устраивать резни и приняли титулы консулов.
После разгрома южную Италию еще долго будет лихорадить. В 62 году до нашей эры остатки тех самых рабов даже смогут захватить город Фурии, но долго его не продержат.
Красс, несмотря на все потуги, впоследствии станет знаменит только как победитель Спартака, и мало кто из знающих имя фракийца будет знать имя Марка Лициния. Он успеет стать третьим в триумвирате Цезарь–Помпей–Красс, но под управление ему достанется одна лишь Сирия, где и тогда было неспокойно. В 53 году до нашей эры Красса накормят расплавленным золотом парфяне.
Но это будет совсем другая история.
Комментариев нет:
Отправить комментарий