В Кембридже сбежавшие из Оксфорда школяры решили основать свой собственный университет, новгородцы с переменным успехом сражаются с тевтонцами, рождается Ричард Корнуоллский, будущий король Германии, далеко на востоке Чингисхан разносит в пыль тангутов.
А в церковном городе Лион, что сейчас находится во Франции, под предводительством папского легата Арнольда Амальрика собрались 10000 крестоносцев, объединенных одной целью — как следует ввалить катарам.
Для начала в общих чертах расскажем о том, кто же такие были эти катары или, как их еще называют, альбигойцы. Если вкратце — это христианская ересь, первые зачатки которой появились примерно в 11 веке. Не будем серьезно углубляться в теологию и богословие и перечислять все отличия веры катаров от римско–католической, иначе нам точно не хватит формата постов. Основных расхождений было два:
1. Катары верили, что земной мир создан не Богом, а дьяволом, и является лишь искаженным отражением настоящего божественного замысла.
2. Катары крайне не любили римскую церковь со всем ее стремлением к пафосу, власти и стрижке купонов и считали именно себя настоящими последователями апостолов.
Даже сейчас мнения историков и теологов насчет альбигойцев серьезно различаются. Можно встретить как рассказы о жутких оргиях и полнейшем беспределе, так и описания подлинно святой и безгреховной жизни. Где правда, в наше время понять крайне затруднительно, нужна машина времени. Скорее всего, истина, как всегда, была где–то посередине.
Однако в то время, когда убить человека за несколько отличающуюся трактовку сущности Троицы (см. арианство) было в порядке вещей, столь странные воззрения катаров, отдающие порой откровенным манихейством, уже были билетом на эшафот.
Второй же пункт приводил Рим в совершеннейшее бешенство. Ибо богу, как говорится, богово, а кесарю — кесарево, и отказ признавать Папу в качестве главного вел к прямым убыткам Престола, что было ну совсем уж недопустимо.
Какое–то время Папы были вынуждены мириться с таким положением вещей: во времена Темных веков и Раннего средневековья им бы самим в Риме удержаться — то убьют, то низложат, то придет какой–нибудь Оттон I, император Священной Римской Империи, поглумится и вышлет пинком в Гамбург — совершенно невозможно работать в такой обстановке.
Всяких еретиков периодически ловили и жгли, но без особого энтузиазма и только когда они совсем наглели. Но в 12 веке ситуация начала меняться — институт папства перестал рискованно шататься, а альбигойцы, пользуясь долгим попущением католического престола, осели в Лангедоке и начали там спокойно плодиться, размножаться и обращать в свою веру не только крестьян, но и дворян с землевладельцами.
В 1198 году в Риме стал Папой Иннокентий III. Мужик достаточно суровый, упрямый и особой терпимостью не отличавшийся. Сперва он пытался договориться с катарами по–хорошему, то есть посылал проповедников, грозивших еретикам всяким. Миссионеров альбигойцы почему–то не слушали. Даже крайне известный впоследствии Доминик де Гусман Гарсес, он же святой Доминик, был послан неотесанными катарами подальше.
Обозлившись, Папа начал репрессивные меры бюрократического характера — уличенные в помощи еретикам епископы вылетали со своих постов, а дворяне отлучались от церкви. Попутно Иннокентий обратился к королю Франции с закономерным вопросом: а не хочет ли его величество перестать тормозить и немного помочь делу христианства? Филиппу II в то время было совершенно не до каких–то южных еретиков — он ввязался в затяжной конфликт с англичанами и немцами, поэтому просил передать, что обязательно впряжется, но как–нибудь потом.
Тем временем под отлучение попал влиятельный в тех местах гражданин по имени Раймунд (очень, кстати, популярное имя, как читатели скоро смогут увидеть) VI Тулузский. Граф немедленно решил обсудить эдакую оказию с папским легатом, который как раз крутился по всему Лангедоку, пытаясь то запугать, то задобрить дворян–еретиков, но вот незадача — после встречи легата кто–то зарезал.
Вообще говоря, как раз Раймунду–то это было ну совсем невыгодно — глумиться над представителями Папы можно было еще лет двести назад, но не в начале 13 века. Иннокентий же, естественно, не стал вникать во всякие там алиби и применять дедуктивные методы — в 1209 году окончательно озверевший Папа издал буллу о том, что катаров пора валить, всех, разом и побольше, а их земли распределить между достойными. Достойным предлагалось собраться в Лионе и ждать дальнейших распоряжений от нового легата.
И ему действительно было о чем задуматься! Естественно, граф Тулузы не считал, что убийство легата, так ловко на него повешенное, сойдет ему с рук, однако, чем Папа еще мог ему пригрозить? От церкви Раймунд уже отлучен, отношения с католиками весьма и весьма посредственные — чего опасаться? Мнение графа быстро поменялось, когда вести о папской булле дошли до Тулузы.
Крестовые походы в те времена были штукой модной и достаточно отработанной, и пусть у христианских воинов не всегда получалось добиться изначальных целей, Раймунд прекрасно представлял, что останется от Лангедока, если начнется полномасштабное вторжение. К тому же, это до Святой земли надо долго плыть, попутно претерпевая разнообразные тяготы и отвлекаясь на всякие более интересные вещи (например, взять и разграбить православный Константинополь и поделить между собой Византию), а Тулуза–то под боком, добираться удобно!
Прикинув возможные варианты решения проблемы надвигающегося армагеддона, Раймунд VI выбрал дипломатический способ. Как говорится, «не можешь предотвратить безобразие — возглавь!». Предотвратить грядущее граф явно не мог, да и с «возглавить» ожидались серьезные затруднения, но что–то делать было надо, причем срочно. Поэтому в том же 1209 правитель Тулузы добрался до города Валанс, где был вынужден принести полное покаяние, отречься от всякого содействия катарской ереси и заодно пообещать Папе 7 замков. Иннокентий III произведенным эффектом был удовлетворен и отлучение снял, но Крестовый поход, естественно, никто отменять не стал. Раймунду просто позволили к нему присоединиться и делом доказать свою любовь к правильной вере.
Между тем, не только графа Тулузы весьма обеспокоило мрачное будущее региона. Виконта Раймунда–Рожера (как мы и писали, имя популярное), приходившегося графу племянником и управлявшего Альби, Каркассоном, Безье и другими менее значительными населенными пунктами, сводки новостей тоже не оставили равнодушным. Сам виконт катаром не был, но проявлял запредельную по тем временам веротерпимость, в том числе в вопросах управления собственными владениями. Например, город Безье, про который мы еще услышим, вообще находился под патронажем местной еврейской общины.
Раймунд–Рожер, поняв, что бронированный каток прет прямо на его владения, последовал примеру дяди и поспешил навстречу, договариваться. Не получилось. Папский легат сообщил, что лимит на прощение всяких Раймундов в этом году уже вышел, одного и так за глаза. Поэтому виконту, устроившему на своих землях эдакую вакханалию и непотребство, лучше бы забиться в какой–нибудь угол и лишний раз не отсвечивать, потому что в следующий раз с ним никто вежливо беседовать не станет. Рожер ситуацию осознал и быстро ретировался в свой любимый Каркассон — готовиться к обороне.
Пока Рожер спешно обновлял укрепления, крестоносцы, снеся по пути пару лишних деревень, подошли к первому интересному для них городу — Безье. В целях минимизации усилий жителям было предложено сдаться по–хорошему. Жители, видимо, не отличавшиеся прозорливостью Раймунда, отказались.
В краткие сроки город был взят, но перед вояками, не привыкшими разбираться в тонкостях веры, встала вполне понятная проблема опознавания «свой–чужой». В конце концов, на катарах не было написано, кто они, да и рога из головы не росли, что бы там ни вещали пропагандисты.
Как гласит легенда, обратившись за разъяснениями к легату Арнольду Амальрику, все интересующиеся получили прекрасный в своей простоте и незлобивости ответ: «Убивайте всех, Господь узнает своих!». Справедливости ради заметим, что абсолютно достоверных подтверждений авторства этой фразы у историков нет. Зато есть факт — все население Безье, включая женщин и детей, действительно было уничтожено, хотя катаров там было–то всего ничего: человек 500 из примерно 10–12 тысяч.
Раймунд VI офигевал от происходящего и пытался понять, как же ему умерить аппетиты легатов и спасти побольше мирных жителей, Раймунд–Рожер с удвоенной силой латал стены и насыпал валы, Арнольд потирал руки и обновлял счетчик фрагов, крестоносцы шли к Каркассону.
1 августа крестоносцы подошли к городу, и почти сразу стало ясно, что на этот раз легко не будет.
Во–первых, Каркассон — это все–таки крепость, в весьма неплохом состоянии, да и его виконт постарался сделать все, что возможно в краткие сроки.
Во–вторых, кошмарить Окситанию (старое название юга Франции) — это вам не сарацин по пескам гонять, тут все сложнее. Мы уже знаем, что Раймунд–Рожер приходился племянником Раймунду VI, но особой помощи от дяди он как–то не получил. Более того, этот самый дядя сейчас мрачно тупил под стенами среди осаждающих.
Раз родственные связи не помогли, правителю Каркассона пришлось обратиться к другому козырю, которого звали Педро II, король Арагона.
Означенный монарх вообще–то был приверженцем христианства, а вовсе не катарских воззрений. Более того, еще в 1204 он принес вассальную присягу Папе Иннокентию III и обязался платить дань Престолу, выгнать мавров из Испании и вообще бороться с разными еретиками. Взамен Педро получил титул «Защитник веры», прозвище «Католик» и +10 к пафосу.
Казалось бы, совсем не лучший выбор заступника для осажденного Раймунда–Рожера, отлученного вдобавок от церкви. Однако тут есть важный нюанс: вопросы веры, безусловно, были для европейских монархов важны, но куда важнее и значительней были проблемы денег, территорий и власти. А Каркассон, как и большая часть Лангедока, подчинялся именно Педро II, хоть и через вассалов, а не напрямую. Присягал Папе король в том числе в надежде, что от катаров временно отстанут и дадут ему самому разобраться с ними потом, когда он закончит с маврами на юге. Не получилось. Теперь королю Арагона пришлось самому лезть в эти разборки, иначе с Лангедоком можно было сразу прощаться — он бы отошел кому–нибудь из упоротых крестоносцев, большая часть которых была вассалами короля Франции.
Впрочем, сразу врываться в рубилово с опущенным забралом Педро II не привык, да и неудобно бы получилось: «защитник веры» воюет за катаров, поэтому монарх выбрал путь дипломатии.
А пока шли переговоры, крестоносцы осмотрели стены, почесали под шлемами, посоветовались и поняли, как взять Каркассон без особых потерь со своей стороны (потери с чужой, как мы успели заметить, католическую армию вообще не волновали). В отличие от Арнольда Амальрика, многие дворяне среди крестоносцев успели до того поучаствовать в Четвертом Крестовом походе, да и прочих стычках в Европе, поэтому дело свое знали. Особенно талантлив в тактике и стратегии был Симон де Монфор — серьезный сорокалетний воин, отличавшийся религиозным фанатизмом, непреклонной суровостью и, как ни странно, интеллектом.
Долбиться лбом в неприступные стены Каркассона дураков не было, поэтому через неделю спустя осады крестоносцы просто отрезали город от питьевой воды и стали ждать эффекта, а Амальрик неторопливо беседовал с Педро II на разнообразные богословские темы из серии «Сколько ангелов помещается на конце иглы?».
Король Арагона в итоге не выдержал и уехал обратно, посоветовав Арнольду не творить непотребств и пообещав вернуться, если с первого раза не дойдет.
Жители Каркассона тоже не осилили, и 15 августа Раймунд–Рожер вспомнил старый слоган «Спрайта» про имидж и жажду и пошел к Амальрику договариваться.
Зря. Лорду Каркассона немедленно напомнили, что его вообще–то предупреждали уже, после чего без особых разбирательств схватили и упрятали в темницу. Город, оставшийся и без воды, и без командования, сдался, но Амальрик решил не рисковать гневом Арагона и второе Безье, к счастью, устраивать не стал. Жителей Каркассона просто выгнали прочь в одном белье, а владения и титул Раймунда–Рожера отдали Симону де Монфору. Заодно его же сделали военным предводителем похода, что, как мы увидим позднее, принесло свои плоды.
Войско отправилось дальше покорять Лангедок. Множество городов на пути, посмотрев, что случилось с Безье и Каркассоном, сдалось без боя, к вящему удовольствию Амальрика и некоторой печали Монфора. Следующей «горячей точкой» стали три замка под управлением виконта Пьера Роже де Кабаре, вассала Каркассона. Виконт совсем не оценил вынужденный побег из города в неглиже и был полон решимости бороться до последнего.
Монфор вел свое войско через покоренные города Лангедока, Амальрик пересчитывал сделанные зарубки и путался в числах где–то на тринадцатой тысяче, Педро II мрачно следил за новостями и постепенно терял терпение, Раймунд VI уныло плелся вместе с крестоносцами и пытался понять, на кой ему все это надо, Раймунд–Рожер умирал в тюрьме от дизентерии.
Пьер Роже де Кабаре считал иначе, и когда войска Крестового похода подступили к его замку, сдаваться Пьер не стал. Несмотря на серьезнейшее численное преимущество и опыт, ни взять штурмом, ни добиться успеха краткой осадой у войск Монфора не получилось. Поэтому в декабре подмерзшее воинство хором плюнуло Пьеру под стены и пошло дальше — брать более сговорчивые крепости.
Наступил 1210, началась весна, снег начал понемногу таять, а к войску Христову подошли свежие силы.
Первым пал мелкий городок Брам, и сразу же после Симон решил послать смску Пьеру Роже. Смска состояла из ста пленников, уши, носы и глаза которых были вырезаны у всех, кроме одного человека — ему оставили один глаз. Далее пленников построили в колонну по одному, так, чтобы они держались друг за друга, и отправили в сторону Кабаре — наглядно продемонстрировать Пьеру, что Монфор им недоволен. Арнольд Амальрик почувствовал, что его титул чемпиона по бессмысленной жестокости легко может отойти конкуренту.
После наступила очередь города Минерв. Он был укреплен получше, но и это не спасло — Монфор решил отвести душу и подтащил к стенам всю тяжелую осадную технику, которая была в его распоряжении. После того, как пыль от камнеметов улеглась, из–за того, что когда–то было стенами города, поступили робкие предложения насчет договориться.
Договариваться, естественно, стал Амальрик. Все еще помня про Педро II, Арнольд не стал действовать методом больших чисел, но 150 катаров все–таки сжег — не одному же Симону развлекаться?
Следующим на повестке дня был город Терм. Пьер Роже, про которого уже как–то подзабыли, к тому времени вылез из своего замка и, впечатленный посланием, предпринял все усилия, чтобы снять осаду. Ночные внезапные набеги в тыл осаждающим, отвлекающие маневры, диверсии — все это не произвело на Монфора никакого впечатления. В декабре город пал, после чего Симон сообщил всем желающим, что если кто–то там из кабаре очень хотел внимания — так не вопрос, зима кончится, начнутся танцы.
Тем временем Раймунд VI пребывал в далеко не самом хорошем расположении духа. Запах горелых катаров, пыль сокрушенных замков и жуткие живые смски поднимали настроение исключительно Амальрику и Симону, а граф вообще–то предпочитал договариваться, а не жечь и резать. Положившись на свои дипломатические способности, правитель Тулузы весь 1210 год пытался вразумить крестоносцев, хорошо понимая, что как только мелкие замки и города закончатся, настанет черед его владений.
Определенного результата он добился, но не того, которого хотелось. В январе следующего года Амальрик, которого все это мягкотелое нытье порядком достало, сообщил Раймунду следующее: если граф Тулузы хочет, чтобы с его городом все было хорошо, то пусть он распустит армию, сроет все укрепления, заплатит много денег, а сам отречется от всех владений и вообще добровольно уйдет в госпитальеры. То есть, отправится в графство Триполи, как раз очень удачно основанное его предком, Раймундом IV.
По нынешним меркам это примерно как предложить крупному бизнесмену отдать все предприятия и отправиться в Иностранный легион — мало кто согласится. Не согласился и Раймунд.
Окончательно обозлившись, граф Тулузы послал куда подальше все эти Крестовые походы в общем и Амальрика в частности, получил в ответ очередное отлучение от церкви и отправился домой, в Тулузу, собирать войска и писать Педро II, что крестоносцы окончательно оборзели и надо что–то уже решать.
Проводив взбешенного Раймунда глумливой ухмылкой, Амальрик объявил курс на Тулузу. Симон, в целом, был согласен, но сперва хотел занести кое–кому один должок. В марте войско снова подошло к Кабаре, и, как Монфор и обещал, начались танцы. Продлились они недолго, несмотря на всю решимость Пьера Роже — длительного сопротивления его замок оказать не мог. Сдавшись перед лицом безнадежной битвы, он лишился всех владений, но не был убит, а даже получил взамен пару клочков земли около разоренного Безье — то ли за храбрость, то ли чтобы больше не отсвечивал.
Крестоносцы вышли на прямой курс к Тулузе. Теперь, когда нытье Раймунда не отвлекало от важных задач по искоренению ереси, можно было развернуться по полной. По пути был взят и разрушен замок Эймери Монреальского, причем его вместе с рыцарями повесили — у Монфора были с ним старые счеты. Амальрик же сжег еще несколько сотен катаров и тоже был доволен жизнью. Кассе и Монферран воодушевленное войско взяло едва ли не сходу, и до Тулузы стало рукой подать.
До того мы упоминали Педро II, короля Арагона, имевшего прямые интересы в Лангедоке и ни разу не согласного с политикой партии относительно катаров и перераспределения земель Окситании. Педро уже пробовал как–то повлиять на происходящее, но, к сожалению, выбрал не того человека — договориться с Арнольдом Амальриком было крайне сложно, если вообще возможно.
Не стоит думать, что король Арагона отступился от своих вассалов после первого же фиаско. Просто, как уже говорилось ранее, вступать в битву на стороне катаров, будучи известным поборником христианской морали и подчиненным Иннокентия III, было совсем не комильфо.
Поэтому в 1211 году Педро II развернул активную дипломатическую деятельность, призванную хоть как–то утихомирить вакханалию, разворачивающуюся в Лангедоке. На этот раз он решил найти подход ко второму предводителю крестоносцев — Симону де Монфору. Долгие переговоры привели к тому, что Симон согласился признать себя вассалом Арагона, правда, королю пришлось пообещать женить своего сына на дочери Монфора и, что было несколько оскорбительно, отдать этого самого сына, Хайме, Симону на «временное хранение» и воспитание. То есть, в заложники. На таких условиях военный предводитель крестоносцев был готов признать себя в формальном подчинении у Педро II, а Арагон не терял завоеванных крестоносцами земель, и, что более важно, король Франции терял важного и перспективного вассала.
Правда, дипломатические успехи Педро объяснялись не только его талантом, а еще и легким адом, происходившим в то время в Лангедоке.
Пока Педро подвизался на ниве дипломатии, Раймунд воевал. Сперва крестоносцы действительно осадили Тулузу, но к тому времени их войска уже поистрепались и подустали, а граф был полон решимости отстоять свое, к тому же, что–то подсказывало ему, что после многократных отлучений он в случае поражения вполне может повторить участь Раймунда–Рожера.
Осада долго не продолжилась, Тулуза оказалась крепким орешком, и крестоносцы были вынуждены отступить. Поняв, что второго такого шанса может и не представиться, Раймунд пошел в наступление и в сентябре умудрился загнать Монфора в замок Кастельнодари. Однако граф Тулузы все же был больше дипломатом, чем полководцем, поэтому ему было крайне сложно тягаться с Монфором в области тактики и стратегии. Симон легко вырвался из осады и начал отступление, ожидая подхода подкреплений и пополнения припасов. Раймунд шел за ним по пятам, окрыленный успехами — получается же, получается!
Получалось действительно неплохо. Симон, хорошо просчитавший ситуацию, отдавал город за городом и отходил все дальше от Тулузы. Он понимал, что время на его стороне — в отличие от графской армии, которая имеет свои пределы, Монфор опирался на постоянно пополнявшийся запас авантюристов, безземельных рыцарей и просто любителей пограбить во славу Божью, а таковых личностей во все времена хватало с избытком. Плюс определенную помощь оказывал король Франции, Филипп II Август.
Постепенно растрачивая свои силы, Раймунд отбил обратно более 30 населенных пунктов разной величины, после чего, поздней осенью, наступление войск Тулузы остановилось. По традиции, в Ластуре, рядом с замком Кабаре.
Наступил 1212–й, и за зиму войска крестоносцев смогли переукомплектоваться и полностью восстановить силы. А вот армия Раймунда — не очень.
Процесс пошел вспять. Только значительно болезненней и быстрее — Монфор наглядно показывал всяким доморощенным стратегам, как на самом деле надо наступать. Силы Тулузы таяли на глазах, а сам город оказался в постепенно замыкающемся кольце окружения. Понимая, что самому ему с Монфором не совладать, Раймунд снова обратился к Педро II, причем на этот раз уже лично, спешно добравшись до Арагона.
Чем, кстати, занимался король большую часть 1212 года, пока войска Раймунда и Монфора утюжили Лангедок?
Педро был бы очень не прочь продолжить свои дипломатические попытки наладить ситуацию, но в дело вмешался сам Иннокентий III. На Пиренейском полуострове к тому времени сложилось очень неприятное для христиан положение — Мухаммад ибн Якуб ан–Насир, халиф из династии Альмохадов, собрал большое войско и вторгся в Испанию с целью надавать по рогам всем католикам, которые пытались вернуть себе исконные земли. Папа удачно воспользовался таким подарком со стороны конкурентов и немедленно объявил крестовый поход против мавров, добавив, что те правители Пиренеев, которые к нему не присоединятся, скорее всего, будут отлучены. Педро II, известный ревнитель веры, при таком раскладе никак не мог отказаться от участия — чего и добивался Папа.
Временно выведя короля Арагона из игры, он давал Монфору время дожать Тулузу, после чего Педро осталось бы только принять неизбежное.
В хитрый план вкралась только одна ошибка — Иннокентий не думал, что большое войско мавров будет разбито так быстро. Поднатужившись, христианская коалиция выдала мусульманам таких эпичных люлей, что само государство Альмохадов начало шататься и разваливаться. Потери порядка 60000 убитыми и пленными — шутка ли? Причем на это ушло всего полгода, так что уже к сентябрю Педро II вполне освободился и с удивлением начал читать новости из Лангедока, понимая, что с дипломатией как–то не задалось и в этот раз.
Доехавший до своего коронованного союзника Раймунд сразу зашел с козырей. Зная о мечте Педро о «Пиренейской империи», граф Тулузы предложил влить свои владения в ее состав и стать не просто вассалом, а частью государства, с одним простым условием — выгнать крестоносцев из Лангедока к такой–то матери.
Педро не мог не заглотить такую наживку, и договор был подписан. Всю зиму высокие стороны играли в дипломатию: Арагон пытался повлиять на Монфора, Амальрик выдавал проникновенные речи о святости похода и прелести дыма от горящих катаров, Монфор получал депеши от короля Франции с предложениями вальнуть всех лишних прямо сейчас, Раймунд старался обойтись без дальнейшего кровопролития или, хотя бы, устроить его подальше от собственного города. Педро даже посетил церковный собор в Лаворе, где неожиданно для всех выступил в защиту катаров.
Тщетно.
Плюнув, Педро II сообщил, что он, вообще–то, еще около Каркассона предупреждал, что это добром не кончится. Если есть дурак, что надеется превозмочь своим войском всю армию Арагона, то король имеет ему сообщить, что сколько ты крестов на одежду ни нашивай, а Бог таки на стороне больших батальонов, и сейчас все несговорчивые бараны на них полюбуются.
Летом 1213, исчерпав все возможные аргументы, Педро II во главе сорокатысячного войска пошел войной на крестоносцев, собираясь раскатать их в мелкий блин, как мавров годом ранее.
Симон де Монфор, как раз осаждавший город, сразу сообразил, что стоять между арагонской армией и стенами Тулузы — идея глубоко нездоровая, и шустро отошел с пути наступающих войск, сняв осаду.
Войска короля соединились с оставшимися силами Раймунда и местных дворян, после чего принялись методично выбивать крестоносцев изо всех захваченных ими замков. Крестоносцы мрачно отступали, помня о том, что против лома — приема нет, а такая толпа, пусть и проигрывающая в выучке и решительности — тот еще лом.
Потеряв так несколько стратегических точек, Монфор обозлился и начал огрызаться. Проблема была в том, что воинство Христово успело несколько поистрепаться, и если против Раймунда его вполне хватало, то выходить в чисто поле против свежей армии было, мягко говоря, рискованно. У Симона осталось где–то 1600 крепких и натасканных бойцов, в то время как Арагон подтянул около 40 000, плюс несколько тысяч местного ополчения и прочих недобитков. Однако сдавать город за городом было тоже нельзя — такую армию измором не взять, скорее вымрет сам Монфор, плюс король Франции совсем не хотел терять только–только полученную зону влияния.
Поэтому, когда Педро II осадил город Мюре, Симон пошел в контратаку. Но не в самоубийственную контратаку камикадзе–стайл, все–таки Монфора не зря назначили военным вождем похода.
Битва при Мюре началась ранним утром 12 сентября 1213 года. Под прикрытием проливного дождя крестоносцы аккуратно обогнули армию Педро и зашли ей в тыл, причем где–то 600 человек из и без того небогатых сил Монфора остались в арьегарде, на тот случай, если король Арагона тоже окажется хитрым тактиком. Не оказался. Поняв, что к нему в зад постучались нежданные гости, Педро перегруппировал войска, стянув основные силы поближе к Монфору, но осаду не бросил — зачем? Уверенности в исходе битвы у монарха было хоть отбавляй.
Хотя конкретно это утро было для Педро тяжелым. Ночь накануне он совершенно не спал, так как притащил с собой на войну пару–тройку любовниц (надо же королю как–то развлекаться!), поэтому тактические решения давались арагонцу с трудом. Раймунд VI, командовавший арьегардом и уже имевший до того дело с Монфором, предложил играть от обороны — забросать атакующих стрелами, дротиками, камнями и вообще всем, что под руку попадется, после чего уже добивать оставшихся. Предложение было отклонено как абсолютно не рыцарское, неправильное, да и вообще, нечего поперек короля лезть со своими стратегиями, раз сам Тулузу защитить не можешь.
Храбрые арагонские рыцари решили атаковать первые. Впрочем, Педро, понимая, что после деятельной ночи его боевая мощь как–то поугасла, перед битвой быстренько поменялся доспехами с одним из своих друзей–рыцарей — всем было понятно, что именно короля будут стараться нейтрализовать и пленить в первую очередь.
Авангард арагонцев пошел в атаку. И тут же был отбит, поскольку крестоносцы крепко знали свое дело. Во время второй попытки продавить их оборону, воинство Христово подалось назад и разыграло отступление, после чего ловко затерялось в предместьях города, чтобы внезапно вылететь к преследователям сзади и с флангов. Неожиданный удар бронированной рыцарской кавалерии в тыл — штука посильнее «Фауста» Гёте, и передовые войска арагонцев прочувствовали это на своей шкуре.
Оставшись без авангарда, армия Педро все равно перла вперед, а Монфор собрал почти все силы в один бронированный кулак и ударил прямо по центру наступавших. Небольшая часть рыцарей повторила прошлый маневр и ловко зашла с левого фланга. Левый фланг, не привычный к таким сюрпризам, начал теряться и паниковать. Чтобы успокоить народ, Педро II лично ломанулся в гущу событий, надеясь собственным примером воодушевить войска и откинуть крестоносцев. Пока король пытался добраться до отступающих (что было сложнее, чем обычно — доспех–то его ничем особенно не выделялся), начались неприятности по центру.
Крестоносцы, конечно, увязли в схватке с толпой народа, но довольно уверенно ее месили за счет куда большей выучки и лучшего, чем у многих, снаряжения. К тому же, сверкающие королевские доспехи добавляли азарта в происходящее: выкуп за короля — это как сорвать джек–пот в лотерее, пример Ричарда Львиное Сердце всем это доказал. Поэтому на бедного друга Педро насели очень и очень плотно. Увидев такое дело, король развернулся, так и не остановив начинавшуюся панику, и помчался спасать своего товарища.
Угадайте, что произойдет с каким–то левым рыцарем, который отчаянно мешает взять в плен короля и при этом еще и орет, что настоящий Педро тут он? Правильно. Ничего хорошего. Напоровшись на крестоносцев, король попытался как–то выручить своего «двойника», но прорубиться до него не смог. Приятная ночь наутро вышла боком. В какой–то момент монарх выронил секиру и был немедленно убит.
Оставшись без предводителя вообще и уже потеряв немало рыцарей в общем месиве, войско арагонцев дрогнуло и побежало вслед за левым флангом, бросая оружие. Раймунд VI наблюдая происходящее из арьегарда с перманентным фейспалмом, пытался как–то остановить бегство, но не преуспел и предпочел смотаться сам.
Войска Монфора гоняли альбигойскую коалицию по всем окрестным полям и весям, безжалостно добивая всех отстающих. Отряд, осаждавший Мюре, тоже начал спасаться бегством, но вслед за ним из города выскочили обороняющиеся, пытаясь догнать и показать, где же тут в Лангедоке зимуют раки.
Кровавое шоу Бенни Хилла продолжалось еще несколько часов, пока окончательно не стемнело. Потери крестоносцев: 150 рыцарей. Потери еретическо–арагонской коалиции: 12 тысяч человек и один любвеобильный король.
После такого разгрома Арагон более не имел ничего сказать на тему Окситании. Да и было бы кому — сын Педро ведь по–прежнему сидел почетным заложником в Каркассоне. Раймунд VI, поняв, что гейм овер близок, в печали и безысходности вместе с сыном уплыл в Англию, но, как Карлсон, обещал когда–нибудь вернуться. Тулуза пала в 1215 и отошла Симону де Монфору. Заслужил. Симон на блюдечке с голубой каемочкой передал земли под власть французской короны, то есть Филиппу II Августу, и получил в ответ большое человеческое «спасибо».
Так, в январе, памятный нам Арнольд Амальрик внезапно решил поправить свое материальное и моральное положение и потребовал от города Нарбонны вассальной присяги. То есть, возомнил себя дворянином примерно герцогского уровня, что вызвало категорическое непонимание Симона де Монфора, которому принадлежала эта самая Нарбонна, честно отжатая у Раймунда. В ответ на возмущенное предложение отвалить от чужого имущества Арнольд применил излюбленную тактику — немедленно отлучил Монфора от церкви. Амальрик как–то не учел, что уж кому–кому, а Симону эти отлучения были совершенно до фени.
Немного удивившись, Монфор собрал войска и тупо взял Нарбонну с ходу, выгнав оттуда взашей церковного иерарха. Амальрик был вынужден утереться и признать превосходство грубой силы перед словом Божьим.
Пока крестоносцы грызлись за города и деревни, в Марселе произошло очень ожидаемое многими окситанцами событие — в порту высадился Раймунд VI. «I am back», как говорится. Прознав про возвращение старого графа, города Лангедока начали массово переходить на его сторону, выкидывая на мороз крестоносных оккупантов. Симон, которому никак не давали пожить спокойно, озверел и любыми способами пытался удержать то, что осталось, жестоко подавляя восстания и вырезая инакомыслящих. Получалось у него так себе — все–таки воевать со всем народом сразу затруднительно даже такому тактическому гению.
Пока Монфор метался по всему Лангедоку, стараясь поправить положение, Раймунд в 1217 подъехал к Тулузе и торжественно вошел в город, приветствовавший своего старого господина. Сложно оценить объем ярости Симона, узнавшего о потере Тулузы, которую с такими усилиями пришлось завоевывать. Собрав все возможные войска, крестоносец вернулся обратно, карать и уничтожать. Однако не сложилось.
Симон де Монфор был не какой–то там арагонский Педро, чтобы быть просто зарубленным в сече. Нет! Знатный полководец должен погибнуть эпично! Отдадим Симону должное — у него получилось. При осаде Тулузы крестоносец получил заряд из камнемета в голову. Overkill. После такого внезапного хедшота войско Монфора как–то погрустнело и отступило, оставив Раймунда праздновать в Тулузе. Впрочем, граф вскоре тоже отошел от дел, предоставив отвоевывать остальные владения своему сыну, которого — сюрприз! — тоже звали Раймунд, но уже за номером 7. Старый правитель тихо и спокойно умер в 1222 году, перед смертью успев полюбоваться на успехи сына в военном деле.
Правда, успехи эти объяснялись не столько талантами Раймунда Юного, сколько полной безыскусностью Амори де Монфора, сына погибшего крестоносца. Удерживать страну, население которой тебя ненавидит и с радостью ткнет в бок вилами при первом удобном случае, и без того нелегко, а уж не обладая опытом и знаниями Симона — и подавно. Амори призывал на помощь французского короля и тот даже выделил какие–то войска, но тщетно — Тулуза держалась и отбивала все атаки.
К 1224 году, потеряв Каркассон и осознав свою полную никчемность в роли полководца, младший Монфор отказался от всех своих земель в пользу короля Франции, Людовика VIII (Филипп II Август помер годом ранее). Папа Римский к тому времени тоже сменился на куда более терпимого и мягкосердечного Гонория III, которому поголовного истребление катаров было не так важно, как упертому Иннокентию. Однако Людовик счел, что дожать Лангедок таки надо, раз уж по закону это теперь его земля, и, продавив слабо упиравшегося Гонория, король Франции отправился в новый крестовый поход, собрав серьезные силы. А то что это в самом деле такое — почти 20 лет прыжков вокруг Тулузы, а воз и ныне там?
В 1225 году Раймунда VII отлучили от церкви, после чего на следующий год пришли в Лангедок самолично — добивать недобитое. Памятуя о меткости катапульт Тулузы, город штурмовать не стали, вместо этого применив тактику выжженной земли. То есть, разнесли все окрестные деревеньки, поселки, хутора и городки. Перед лицом превосходящих сил замки сдавались сами, отличился только Авиньон, державшийся три месяца.
Даже неожиданная смерть Людовика VIII от дизентерии (Раймунд–Рожер передает пламенный привет) не исправила положения — Тулузу намеревались растоптать и теперь уже навсегда. Граф держался как мог, но силы были слишком уж неравны, и храброго Педро II на белом коне на горизонте не маячило.
В 1229, после трех лет превозмогания, Раймунд VII согласился на предложенный мир. Согласно условиям договора, он лишался большей части владений, должен был платить и каяться, а еще, что самое неприятное — обязан был выдать дочь за королевского брата. То есть, после смерти Раймунда и при отсутствии наследников Тулуза неизбежно переходила короне.
С подписанием мира крестовый поход официально завершился, хотя многие замки катаров продолжали сопротивление — Монсегюр пал только в 1244, причем менее ста защитников крепости оборонялись против нескольких тысяч крестоносцев 9 месяцев, будучи полностью отрезанными от источников снабжения. Иннокентий IV, тогдашний Папа Римский, «с уважением» отнесся к героизму катаров и повелел срыть ненавистную цитадель до основания. Как–то не везло римскому престолу с Иннокентиями.
Раймунд VII посвятит весь остаток жизни попыткам удачно жениться, чтобы расширить свои владения и обзавестись–таки наследником, но это у него так и не получится — особенно усердно палки в колеса будет ставить уже упомянутый Иннокентий. В вооруженную борьбу против захватчиков граф больше не вступит, предпочитая держать нейтралитет, и в 1249 году помрет, едва не успев отправиться в седьмой крестовый поход. Династия Раймундидов прервется.
Арнольд Амальрик умер еще в 1225, перед смертью потеряв все владения благодаря неумелости младшего де Монфора. Сам Амори успел повоевать на Святой земле, умудрился попасть там в плен и два года просидел сычом у арабов, пока родственники и друзья собирали деньги на выкуп. После освобождения так и не доехал до дома, дал дуба по дороге в 1241.
Так, несмотря на свое поражение, Раймунду VII удалось пережить своих основных противников.
Последний катарский замок пал в 1255. Последний альбигоец был сожжен в 1321 году. Окситания перестала быть самостоятельной областью и навсегда вошла в состав Франции, потеряв многое из своей самобытной культуры, зато приобретя прекрасный подарок от Рима: «Святой отдел расследований еретической греховности», куда более известный как Инквизиция.
Вскоре полномочия святого отдела распространятся и на другие области, и тогда многие погреются у огонька.
Так завершились Альбигойские войны. Увы, хэппи–энда не вышло.
Комментариев нет:
Отправить комментарий